"Экономика — это наука о редкости"

13 июня на радио "Свобода" состоялся часовой прямой эфир с заведущим кафедрой "Прагматика культуры" ГУ-ВШЭ, профессором Александром Долгиным. Он принял участие в передаче "Образование", которую ведет Александр Костинский. Почему в век электронных технологий люди носят механические часы? Чего стоит человеческое внимание? Зачем нужны профессиональные экономисты культуры? В интервью радио "Свобода" Александр Долгин ответил на эти и многие другие вопросы.

Александр Костинский (А.К): — Тема нашей сегодняшней передачи — "Новая экономика культуры и современные подходы к преподаванию культурологических дисциплин в университете".

В студии Радио "Свобода" — профессор Высшей школы экономики, заведующий кафедрой "Прагматика культуры" Александр Долгин.

Мой первый вопрос: Александр, какие изменения, произошедшие в культуре в последнее время, требуют пересмотра схемы преподавания культурологических дисциплин?

Александр Долгин (А.Д.): — Произошло одно большое изменение, в котором имеются два фактора — человеческий и технический. Для рынка это означает, что предложение резко обогнало спрос. То есть культурное предложение стало чрезвычайно обильным, а возможности человеческого восприятия, в общем, радикально не увеличились...

А.К.: — Как было 24 часа в сутках, так и осталось?

А.Д.: — Лондонские подростки, как известно, умеют набирать 31 час культурного потребления в сутки, совмещая одно с другим, с третьим: посещая чаты, слушая музыку, смотря кинофильмы и даже что-то почитывая. Цезаризм сейчас в моде.

Так вот, предложение резко обогнало спрос. Наметилась диспропорция между колоссальным многообразием всего, что доступно человеку, и возможностями его восприятия. Экономически главная проблема выглядит так: резко снизились издержки тиражирования и доставки произведения в конечные пункты, то есть к потребителю.

А.К.: — Это связано с цифровой революцией?

А.Д.: — Да, это технологии оцифровывания, копирования, передачи данных — Интернет, спутник, телевидение и так далее.

А.К.: — То есть все это резко удешевилось по сравнению, допустим, с тем, что было 50 лет назад?

А.Д.: — С тем, что было 20 и даже 10 лет назад. Поисковые машины, пиринговые сети, технологии сжатия данных, широкополосный интеренет — все это позволяет передавать музыку, кино, т. е. "тяжелую", объемную информацию. Еще совсем недавно фильм нужно было скачивать 6 часов, сейчас все гораздо быстрее.

С точки зрения экономики, это означает следующее. По большому счету, экономика — это наука о редкости, о том, что ценно, трудновоспроизводимо, находится в дефиците. Многие этого хотят, но не всем достается, нужно как-то распределить. А какая же это редкость — электронный файл? В тот момент, когда культура на глазах превращается в электронный файл, экономика переворачивается с ног на голову.

А.К.: — Здесь, наверное, еще очень важен принцип копирования: даже если взять совсем недалекое прошлое, например, обыкновенный видеомагнитофон, то он каждую новую кассету записывал с ухудшением. Поэтому "кассетные пираты" не могли так развернуться. А сейчас файл фильма копируется бит в бит и не ухудшается ни на грамм.

А.Д.: — Именно из-за того, что копия была хуже оригинала, первоначальные письменные тексты в древности ценились выше переписанных: в последние часто закрадывались ошибки. Возьмем день сегодняшний. Не все знают, что когда информацию сжимают, часть ее теряется. И если один пират сначала сжал информацию в одном формате, а потом другой пират в другом, то она ухудшится сразу по нескольким показателям. Качество будет значительно хуже, чем если бы ее сжали квалифицированно только один раз.

А.К.: — Переходим к преподаванию. Итак, произошла революция на рынке культуры. Какие именно дисциплины требуют нового подхода?

А.Д.: — 95, а то и все 100 процентов художественной культуры функционируют в условиях рынка. Даже то, что кажется сейчас нон-профитной культурой...

А.К.: — То есть без выгоды, да? "Profit" — это "прибыль".

А.Д.: — Да. То, что кажется нон-профитной культурой, является таковой лишь внешне и может существовать только вблизи большого тела рыночной, если хотите, индустриальной, промышленной культуры.

А.К.: — То есть косвенно с ней связана?

А.Д.: — Конечно. Вот организуются большие биеннале, перформансы, постановки, шоу — это все делается не бесплатно. Во главе стоит некая креативная группа, вместе с которой трудится несколько десятков, если не сотен человек: шьют костюмы, устанавливают свет, закупают оборудование, печатают билеты, стоят на контроле и так далее. Один творец, каким бы он ни был гениальным, не в состоянии сделать все. Значит, его обслуживает машина, которая стоит денег. Соответственно, возникают вопросы финансирования, самоокупаемости и доведения до публики информации о произведениях.

А. К.: — Что, наверное, самое сложное.

А.Д.: — И самое дорогое. Девять десятых стоимости произведения искусства на прилавке — это работа по его доведению до этого прилавка, и лишь 10 процентов — затраты на производство. В ряде случаев, например, в секторе роскоши, эта цифра еще меньше — 6 процентов, то есть всего лишь 15-ая часть какой-то роскошной вещи, "высоких" часов, например. Все остальное — это брендинг, дистрибуция, торговля и так далее.

А.К.: — Я правильно понимаю, что вы клоните к тому, что главные изменения в преподавании — это связать, наконец, культуру и экономику? Потому что раньше культурология преподавалась отдельно, экономика — отдельно, и многие люди от искусства были убеждены, что деньги — это что-то грязное, они только портят культуру. А люди, которые являются реальными экономистами культуры, пришли в эту дисциплину интуитивно, находя конкретные решения на рабочем месте.

А.Д.: — Как ни странно, профессиональных экономистов культуры почти нет. Это считанное число людей во всем мире, не только в России. Парадокс: культура есть, рынки культуры есть, экономика культуры есть, а вот обучения этой дисциплине нет.

А.К.: — Но менеджмент-то культуры есть.

А.Д.: — Это все талантливые самоучки. Всегда существует какое-то количество людей, которые благодаря внутреннему стержню, предрасположенности, интуиции достигают результата. Это такие кулибины от экономики культуры. Вопрос в том, достаточно ли таких людей, чтобы весь культурный корабль слаженно работал? Мне кажется, недостаточно. На мой взгляд, существует гигантский неудовлетворенный спрос со стороны культурных индустрий: театра, кино, "глянцевой" и не "глянцевой" прессы, нон-фикшн литературы, цирка — в общем, всех-всех культурных предприятий, испытывающих жесточайший дефицит культурного менеджмента. Они просто не знают, как заключать контракты, как устанавливать цену, как работать с копирайтом.

А.К.: — Даже литературы по этому поводу не существует?

А.Д.: — На русском языке почти нет, за исключением нескольких книжек, изданных нами за последние три-четыре года.

А.К.: — "Нами" — это фондом "Прагматика культуры"?

А.Д.: — Да. Мы предоставляем русскоязычным читателям лучшие мировые образцы. В частности, экономика копирайта, свободная культура, лучшие проблемные статьи по экономике культуры эпохи цифровых технологий. Но это не преподается, поскольку это новые дисциплины. Нет людей, которые бы в этом что-нибудь понимали и при этом умели преподавать. Экономисты боятся идти в культуру, потому что их сразу начинают обвинять в вульгарности, в их глупой теории ценностей. А культура, как мы с вами знаем, бесценна. В общем, их сразу бьют по рукам. Я встречался с очень крупными мировыми экономистами — никто из них не хочет занимать эту нишу.

А.К.: — Итак, Александр, как я понимаю, узкое место в преподавании цикла культурологических дисциплин — это связь экономики и культуры. Творцы считают людей от бизнеса эксплуататорами, которые наживаются на их таланте. И вы хотите эту ситуацию изменить преподаванием. Привнести в этот интуитивизм собственно науку.

А.Д.: — Я не стал бы брать на себя столь многое, как изменение отношений между группами людей с разными интересами. Я имею в виду несколько иное: сегодня интересы бизнеса в культуре никак не завязаны на вкус и художественное качество. Этим, собственно, и вызвана обида культурного сообщества и его негативное отношение к телевидению и к бизнесу в культуре в целом. "На ниве культуры, на нашей территории кто-то зарабатывает деньги, а нам от этого только хуже", — рассуждают творцы и их почитатели.

Нужно попытаться достичь какого-то положительного симбиоза, поскольку без денег культура существовать не может, но надо сделать так, чтобы деньги работали во благо культуры; установить правила игры так, чтобы и волки были сыты, и культура процветала...

А.К: — А "волками" вы кого называете? Экономистов?

А.Д.: — Экономисты — это люди над схваткой, они всего лишь понимают, что происходит. "Волками" я называю бизнес. У него совершенно ясная задача — заработать деньги. А потребитель, критики и прочие важные агенты, даже творцы, оказываются в положении марионеток. И им это, разумеется, не нравится. Но они не знают, что делать. А экономика культуры — это та дисциплина, которая способна настроить правила игры так, чтобы всем стало лучше.

А.К.: — Чтобы культура не деградировала при взаимодействии с бизнесом?

А.Д.: — Именно. Потому что невозможно вести культурную политику в масштабе страны или отдельной отрасли, не понимая экономических основ, например, авторского права или копирайта. А этого никто не понимает. Поэтому и возникают какие-то странные телодвижения в этой области, которые никак не соотносятся с тенденциями и объективными процессами.

А.К.: — Да и с законодательством тоже. Например, последние инициативы по авторскому праву противоречат мировому опыту в области права.

А.Д.: — Вы знаете, мировой опыт тоже не идеален: в мире довольно мало людей, которые понимают в копирайте, и они между собой не могут договориться. Была такая история, когда 15 выдающихся умов современности — великих экономистов, философов, культурологов — написали письмо с просьбой ограничить срок действия авторских прав. Однако с подачи корпорации "Walt Disney", у которой заканчивались права на Микки Мауса, срок был увеличен до 70 лет. И нашлись ученые, которые встали на сторону корпорации "Walt Disney".

А.К.: — Ели говорить конкретно, какие курсы надо читать? Курс экономики культуры?

А.Д.: — Я считаю, что курсы должны быть двух планов. Первый блок — проблемные курсы, которые затрагивают всю культуру в целом. Например, ценообразование в культуре или структура контрактов в индустрии культуры — контракты между творческим сектором и бизнесом. Как договориться галерее с художником, студии звукозаписи с композитором, кинопродюсеру с актером... Как договориться, например, государству-заказчику с архитектором о возведении зданий-символов. Выясняется, что мы не понимаем, как строятся эти контракты. В результате выгоняем архитекторов с мировым именем, они на нас обижаются, все это тянется годами, а стройка стоит. Вопрос составления таких контрактов — это вопрос экономики культуры.

Или экономика "серых", пиратских рынков — тоже проблемный курс. Пиратство сейчас захватывает все сферы культуры. Все то, что я перечислил, — это проблемы, которые пронизывают всю культурную территорию, это ее параллели.

Теперь посмотрим на меридианы. Это культурные отрасли — телевидение, кино, книги, фотография, все тиражируемые электронные, дигитальные отрасли и т.д. Легко вычленяются группы, которые следует читать отдельно. Например, экономика кино и телевидения, экономика цифровой фотографии и звукозаписи. И так далее.

Другой блок: экономика исполнительской сферы — театр, опера, балет, танец, цирк — все, что идет в виде шоу на конкретной площадке — стадионе, в цирке, на арене. И, наконец, третья большая сфера — индустрия роскоши и вкуса — антиквариат, вино, мода, яхты.

А.К.: — Это тоже к культуре относится?

А.Д.: — Конечно. Это же все товары с колоссальной эстетической компонентой. 90 процентов их стоимости привносится эстетикой. Конечно, это область культурного производства.

А.К.: — Даже часы? Но ведь электронные часы, которые лежат здесь на столе, по возможностям превосходят любые швейцарские часы...

А.Д.: — Они просто намного точнее.

А.К.: Точнее — раз. Еще они измеряют температуру, давление и так далее. Тем не менее, люди носят механические часы, как 200 лет назад.

А.Д.: — Что неопровержимо доказывает, что "высокие" часы — это чисто культурный объект. Последнее, зачем они нужны, — это показывать время. Время мы и так все знаем: есть сотовые телефоны, там все в порядке со временем.

Итак, я перечислил три больших сегмента — цифровая, дигитальная сфера; исполнительская сфера; роскошь и вкус. Внутри каждого из них могут быть еще спецкурсы. Например, экономика телевидения.

Задам вам и радиослушателям такой вопрос: что такое экономика радио— и телевизионных частот? Сколько должно быть этих частот — тысяча, пятьсот? Чем ограничена их емкость? Почему они продаются государством? Почему так дешево стоят? Все это вопросы экономики культуры. Или как должно быть организовано телевидение? Очень важный вопрос.

А.К.: — Да уж... Организация телевидения беспокоит, по-моему, всех — от первого лица в государстве до последнего.

На пейджер пришло сообщение: "Когда в гуманитарное образование будет включена обязательная аттестация по фундаментальному минимуму? Как можно заниматься культурой, не зная, как устроен мир? А знает ли гуманитарий, как устроен человек?" Как вы считаете, Александр, нужно ли давать в рамках культурологических, гуманитарных дисциплин хоть какие—то базовые естественнонаучные знания?

А.Д.: — Нужно и можно — это разные вещи. Главная проблема сегодня — информационная перегрузка. Наверное, хорошо, чтобы все знали все. Но тогда придется учиться не 15 лет, как сейчас, а 25.

А.К.: — Еще одно сообщение. "Самое доходное (это как раз об экономике культуры) взывать не к разуму, а к инстинктам. Интеллект у каждого свой, а животные инстинкты одинаковы. В этом различие между культурой и масскультом. Владимир из Санкт-Петербурга".

А.Д.: — Ну, конечно. Поэтому, если мы зайдем в магазин, где продаются музыкальные диски, то увидим, что 90 процентов обложек — эротические. Бизнес это прекрасно понимает. Он и взывает к инстинктам.

А.К.: — Давайте поговорим о том, нужно ли вообще кому-то преподавание тех дисциплин, которые вы предлагаете ввести.

А.Д.: — Это очень важный вопрос. Мое знание рынка подсказывает, что есть колоссальный неудовлетворенный спрос, в первую очередь, со стороны работодателя. Любой руководитель культурной фирмы — будь то радиостанция, цирк, редакция, интернет-проект и так далее — сталкивается с катастрофической нехваткой подготовленных менеджеров.

А.К.: — То есть не творцов, а посредников, тех...

А.Д.: — ...тех, кто может работать с творцами, кто может организовать и координировать их работу, составить бюджет, договориться о промоушене или о партнерской программе с другими рыночными агентами. Это все довольно сложные вещи.

Мало того, что таких людей единицы, не существует рекрутинговых фирм, в которые можно было бы обратиться. Значит, все вакансии заполняются как-то по своим каналам, с многолетним обучением на рабочем месте, с человеческими трагедиями, разрывами, скандалами и так далее. Это с одной стороны.

С другой стороны, поскольку молодежь видит, сколь стремительно расширяется сфера так называемых неутилитарных рынков — рынков досуга и культуры — она хочет работать в этой нише. Но этому сейчас нигде не учат. На какой-нибудь специальности "хореография" не научишься быть руководителем геймерской фирмы и создавать игры, и интернет-проекты там не сделаешь.

А.К.: —То есть в принципе молодежь не против этому учиться?

А.Д.: — Здесь я могу апеллировать только к своему собственному опыту. Мои студенты постоянно спрашивают: "Когда появится та или иная специальность?" Когда будут новые стандарты образования. Всякое начало трудно.

А.К.: — Нам дозвонился Анатолий из Подмосковья.

Слушатель: — Я примерно 45 лет произвожу то, что потом тиражируют. Вы говорите об экономике тиражирования, а не об экономике культуры. Создан текст Достоевским, автор уже как бы никакого отношения не имеет к тому, каким тиражом его издали. Есть неразделенность понятий, поверхностное понимание того, что такое культура. Культура — это и унитаз, и как вилку держать. Вы говорите о ценностях, которые потом тиражируются. А об уникальных вещах, которые могут существовать только в единственном экземпляре, в подлинниках? И с этой точки зрения, какая экономика? Экономика тиражирования ведь описана Беньямином еще до Первой мировой войны.

А.Д.: — Да, это очень важная работа Вальтера Беньямина "Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости". Вы правы, она положила начало новой эре — эре, отделяющей нас от Достоевского. Смотрите, что получается. Вроде мы говорим о периферийной для культуры вещи — о том, что происходит с творческим продуктом в момент, когда художник его уже создал. Т.е. культура уже есть, и вроде она как-то сама будет жить. Как уверяют историки искусств, гениальное произведение само пробьет себе дорогу. Это, на самом деле, далеко не так.

А.К.: — Не всегда, во всяком случае.

А.Д.: — Да никогда это не так, если внимательно присмотреться к тому, как и почему гениальные произведения становились известными.
В результате произошла одна страшная вещь. Автор, наш потенциальный Достоевский, создает свое произведение с оглядкой на его последующую экранную судьбу. Хвост стал вилять собакой. С точки зрения потребителя — хвост, а с точки зрения мегарынков — то, что происходит в дистрибуции, занимает девять десятых процентов культуры. Когда речь идет о сложном, большом произведении искусства, например, об опере или о кинофильме, у художника нет своих собственных 100 миллионов долларов, чтобы его снять.

А.К.: — Нужно добавить, что Достоевский не совсем удачный пример, который говорит в пользу нашего слушателя. Достоевский писал большие произведения, потому что ему платили построчно. И во многом на форму его произведений повлияло то, что ему нужны были деньги.

А.Д.: — То, как устроена голова гения, — это таинство. Я бы не стал туда вторгаться. Не будем замахиваться на святое. А то, что рынки влияют на положение современного автора — факт. Хотя бы тем, что они заставляют его работать с большей скоростью, чем та, на которую он способен. Они его постоянно подстегивают, подгоняют.

А.К.: — Нам дозвонился Александр из Воркуты.

Слушатель: — Александр Борисович, вы месяца четыре назад участвовали в передаче на канале "Культура" у Архангельского, там еще были Аузан, Волгин, по-моему, и режиссер Вырыпаев. Там практически каждый из вас сетовал, что у нас нет того, нет сего, надо так или сяк. Есть ли какая-то отдача от такого рода обсуждений?

А.Д.: — Конечно, есть. Так всегда и бывает: сначала сетуют, собираются с силами, потом — выстрелят. Надо же собрать могучую кучку, центральный зародыш, способный к росту. Это инкубационный период, когда вовне вроде ничего не происходит, но внутри что-то такое готовится.

А.К.: — У меня тоже есть вопрос. Вы в ваших курсах, в вашей книге, которая называется "Экономика символического обмена" (выложена для свободного скачивания http://www.artpragmatica.ru/book), не просто рассматриваете экономику культуры, но и вводите в экономический оборот психологические характеристики человека: объем внимания, эмоциональную отдачу, нравится, не нравится, — то, что вообще-то не является экономическими категориями.

А.Д.: — Раньше это не было экономическими категориями, а сейчас стало дефицитным ресурсом. Внимание — дефицитный ресурс! На него претендует масса рекламодателей.

А.К.: — На человеческое время?

А.Д.: — На человеческое время и внимание. Потому что бывают ситуации, когда время вроде занял, но на самом деле внимания не обратил. А сегодняшние технологии рекламы и брендинга — это технологии глубокого проникновения, они замыкают на себя именно внимание. Так вот, примерно 20 лет назад стало очевидно, что рынки культуры перевернулись. Раньше они были рынками продавца: он сделал что-нибудь, не важно что, а спрос настолько велик, что это мгновенно потребляется. Сейчас это стали рынки потребителя. Производится так много всего, что потребитель уже фактически стал главной фигурой этого рынка. Де-факто стал, но сам себя в этом качестве пока не осознал: не понял, что он — главная ценность, что у него содержится ресурс внимания, досугового времени, настроения, за которые все борются, и он вообще-то мог бы этот ресурс поберечь. И стоит поставить вопрос так: а как бы этим моим личностным ресурсом распорядиться лучшим образом?

А.К.: — То есть он из объекта может превратиться в субъект культурного процесса?

А.Д.: — Именно так. И он может при определенных условиях занять причитающееся ему место главного человека в культурном поле. А как это сделать? Во-первых, сигнализировать о том, что нравится, а что нет. И второе — осмысленно выбирать, выбирать лучшее. Не вообще абстрактно лучшее, а лучшее для него. Выбирать то, что для него будет хорошо, обернется для него работой мысли, мировоззренческим опытом, удовольствием, страданием, насыщенным временем — чем хотите.

А.К.: — То есть вы находитесь не только на стороне экономистов, но и на стороне публики. Например, вы ввели такое понятие, как "качественное время". Ведь что обидно, коммерсант знает человека и его потребление во много раз лучше, чем сам человек себя знает в этой области.

А.Д.: — Не так уж глубоко коммерсантское знание про человека. Просто людей довольно легко "подсадить" на дурные привычки. Это как курение. Или сладкое. Известные производители шоколадных батончиков начиняют их очень мелко молотым сахаром, который быстро усваивается и дает мгновенный эндорфинный выброс — "выброс удовольствия". Такие "ловушки" хорошо известны.

А.К.: — Насколько я знаю, вы не просто преподаватель-теоретик, вы и практик, проектировщик. В частности, предлагаете инструменты, помогающие человеку сделать оптимальный выбор.

А.Д.: — Главное, чего сейчас не достает культурному сообществу, — это возможности выразить своего отношения к произведению. Если бы можно было выразить личное отношение к различным произведениям, да еще сделать это отношение публичным — это был бы колоссальный ресурс культуры. То, без чего не работает ни один рыночный механизм, — обратная связь. Совершается некое культурное действие, направленное на субъектов культуры — человека и сообщество. А что получилось в итоге? Этого никто не знает. Никто этим не управляет, кроме бизнеса. Бизнес же управляет культурным процессом как черным ящиком: на входе — некоторое количество технологий, приемов и так далее, на выходе — кассовые сборы.

А.К.: — Ну, есть рейтинги на телевидении. Измеряется время, когда включены телевизоры. Рекламодатели на эти данные ориентируются.

А.Д.: — Конечно. Обратная связь налаживается, но в одном-единственном ключе, в том, который важен главному игроку — бизнесу: рекламодателю и производителю культурной продукции. А культурная компонента где? А где знание о том, понравилось людям или нет то, что они увидели? Или они включили на целый день телевизор и в фоновом режиме его слушают, или вообще не слушают — ушли и забыли выключить?

А.К.: — Но измерения показали, что, например, фильм "Остров", казалось бы, совсем не кассовый, посмотрело огромное количество людей.

А.Д.: — Это исключение. Если вернуться к примеру со сладким, то говорить о том, что в культуре налажена обратная связь, — это все равно, что рассуждать в логике: "Шоколадные батончики же покупают, и в огромном количестве, значит, они нравятся". Конечно, нравятся, конечно, деньги платят. Только вот полезны ли они? Ведь неспроста англичане убрали из школ все автоматы, которые торгуют дешевой макдоналдской продукцией, потому что появилась проблема безумного ожирения.

А.К.: — И американцы убрали автоматы кока-колы...

А.Д.: — Значит, человечество уже имеет опыт ситуаций, когда вроде бы что-то пользуется большой популярностью, тем не менее, вводят ограничения, потому что есть отрицательные внешние эффекты. При этом сама система торговли фаст-фудом этого не учитывает — и наивно от нее этого требовать. Такие вещи должна регулировать какая-то более мудрая система. Это и есть вопрос правил игры.

То же самое с сериалами и низкопробной продукцией на телевидении. Да, ее смотрят, и если там будет еще больше эротики и насилия, то будут еще больше смотреть. А хорошо это или плохо? Сейчас это так, потому что полностью соответствует правилам игры. Правилам, при которых высокие образцы не выявляются, люди не имеют доступа к лучшему, и они становятся заложниками и жертвами худшего предложения. Досуг ведь провести как-то надо, вот и смотрят то, что есть. А как найти лучшее, если заранее не известно, лучшее оно или нет? Рекомендательная интернет-система (www.imhoclub.ru), которой я сейчас много занимаюсь, построена на сборе индивидуальных оценок и обмене ими. Она позволяет людям выбирать лучшее, причем не абстрактно, не рейтингово лучшее, а индивидуально лучшее.

А.К.: — Вы говорите о вашем проекте ИМХОклуб?

А.Д.: — Да, название от английской аббревиатуры "in my humble opinion" — "по моему скромному мнению". Система позволят людям находить вкусовых единомышленников, обмениваться друг с другом культурным опытом и выбирать то, что по вкусу. Сейчас из всего объема приобретенных культурных товаров и услуг людям нравится порядка 15—20 процентов. ИМХОклуб повышает КПД культурного выбора до 70 процентов. В настоящее время в сети открыт блок по литературе, в скором времени к нему прибавится блок по кино, сайтам, спектаклям и т.д.

А.К.: — Слушаем Аркадия из Петербурга.

Слушатель: — Каким образом умудряются перепутать такое понятие, как "экономика пиратства", и элементарное хищение чужой собственности, кражу? Или более того, открытое хищение собственности, например, как несанкционированная съемка в кинозале какого-нибудь нового кинофильма?

А.Д.: — Вы знаете, перепутать пиратство с хищением на самом деле проще, чем это кажется. Это путали великие умы с незапамятных времен. Еще в XVI—XVII веках это было предметом ожесточенных споров: применять ли к интеллектуальной собственности, например, к написанным текстам, законы общего права или судить как-то иначе? По законам общего права, если ты покупаешь какую-то вещь, то ты дальше волен поступать с ней, как хочешь. И если ты купил у кого-то свиток с текстом, то ты дальше можешь пользоваться им сам, тиражировать, сжечь — это одна позиция. Вторая, которая в итоге возобладала, заключалась в том, что с творческой продукцией нужно обращаться иначе. Так что перепутать можно очень легко.

А.К.: — Слушаем вашего коллегу — доцента Высшей школы экономики Игоря Кокарева. Здравствуйте.

Слушатель: — Здравствуйте, коллега. Я хотел спросить, а знаете ли вы о книге "Кино как бизнес", которая вышла еще в 1990 году? Ведь, собственно, продюсерство — это и есть та самая профессия, которую вы ищите. В продюсерстве есть все — и договора, и контракты, и авторское право. В общем, в кинематографе эта тематика более-менее разработана. Что вы скажете на этот счет?

А.Д.: — Да, знаю. Тематика в кино неплохо разработана, но, скорее, как практическое ремесло. В 1990-х годах ведь не было сегодняшнего интернета, не было нынешних проблем копирования и защиты кинопродукции. Удар в тот момент на себя приняла звукоиндустрия, просто в силу компактности цифровой информации и возможностей сетей. Сейчас ситуация изменилась, и киноиндустрии приходится об этом задумываться. Отвечаю на ваш вопрос. Да, эта дисциплина как ремесло существует. Дисциплина, фундированная экономическими законами эпохи цифровых технологий, еще не родилась.

А.К.: — Фундированная — это что значит?

А.Д.: — Учитывающая все, что происходит в дигитальной сфере.

А.К.: — То есть вы считаете, что современная экономика культуры как дисциплина пока в становлении, многие исследования пока не сделаны, из-за того, что изменения происходят столь быстро, что их не успевают осмыслять...

А.Д.: — Конечно. В 1998 году весь мир думает о том, как защищать произведения, принимает какие-то законы, и не проходит двух лет, как они безнадежно устаревают. Принимаются в 2003 году другие законы, и они опять не работают. В результате центральной лабораторией экономики культуры становятся американские окружные суды, которые разбирают дела по "Напстеру" и "Грокстеру" — пиринговым файлообменным сетям, по которым обмениваются музыкой и видео в интернете.

Экономика культуры как дисциплина родилась в 1966 году. Ее основателем считают Уильяма Баумоля, который опубликовал ряд первоклассных работ по экономике исполнительской сферы. И главное, что он сказал — началась болезнь издержек в исполнительской сфере. Он имел в виду следующее: во всех других областях человеческой деятельности быстро растет производительность труда, а в сфере культуры — нет. Как играли три часа концерт музыканты, так и играют, и ускорения здесь не предвидится. А возможно, оно даже нежелательно. Но несмотря на то, что производительность труда не растет, деньги исполнителям платить нужно, а они столько не зарабатывают. Поэтому сфере культуры нужно помогать, нужно ее дотировать и спонсировать. То есть экономика культуры, как дисциплина, родилась в исполнительской сфере. Экономики культуры в цифровой сфере до сих пор нет.

А.К.: — Слушаем Ивана из Москвы.

Слушатель: — Существуют некие объективные законы духовного развития человека. Насколько новые технологии повлияли на эти естественные процессы?

А.Д.: — Конечно, повлияли. Задача человеческого разума — под изменившиеся технико-технологические условия придумать правила, которые сбалансируют интересы всех общественных групп.

А.К.: — И экономика культуры — это, наверное, и есть такая попытка.

А.Д.: — Это наука, которая этим занимается.

А.К.: — Я благодарю за участие в нашей программе Александра Долгина.